Как ещё можно назвать это, если не дуэль, — он ищет удобного момента, чтобы поговорить с ней, и Лиза чувствует, что впервые за долгое время он очень внимательно смотрит на неё, поэтому, пока у неё есть силы, она не даёт ему такой возможности — сегодня она весела и ласкова, и серьёзный разговор был бы неуместен, назавтра она больна, зависима и печальна, и было бы жестоко добивать её; Лиза с её легкими ногами, ясными глазами, с её шёлковой паутиной — слишком сложный противник для него, привыкшего к невидимым рельсам, по которым течёт их общее пока ещё время, — она знает все его настроения, может истолковать любое выражение его лица, угадать и предвосхитить любую его фразу. Лизе тоже трудно — она так привыкла помогать ему чувствовать, она почти дышит за него, а теперь она переживает его недоумение, его беспомощность и тревогу и вынуждена помочь ему ещё раз: она выбирает день, когда чувствует в себе чуть больше сил (всё-таки хорошо, что она может выбрать день), и на время убирает защиту. Она обещала себе, что не станет плакать, и она не кричит, не плачет, и разговор, которого он так боялся, оставляет у него чувство облегчения и признательности к Лизе, которая нежно улыбается ему, много раз повторяет «я понимаю», провожает его до двери, закрывает её за ним, и только после этого садится на пол в прихожей и ещё несколько нескончаемых минут безуспешно пытается вдохнуть.
Если забыть об этих минутах на полу в прихожей, Лиза даже рада тому, что осталась одна, — она устала делать вид, что ей не больно, и теперь, когда он не смотрит, она может ходить, ходить по улицам, не следить за выражением лица, может перестать есть, лежать на полу, слушать песню Purple Rain и не вытирать слезы, может, наконец, не улыбаться — как же ей это надоело — улыбаться нежно, понимающе, удовлетворённо после любви, восхищённо, Лизе кажется, она не захочет больше улыбаться никогда — а ведь ей придётся, просто есть ещё немного времени до следующей встречи с ним (то, что она произойдёт, Лиза знает наверняка), — и она использует это время, и не улыбается совсем.
Именно потому, что она не может пока улыбнуться, она не соглашается встретиться с ним, когда он звонит узнать, как у неё дела — он хочет видеть Лизу, хочет убедиться, что она в порядке, он хочет, — и, если вдуматься, это не так уж и странно — рассказать о том, как он счастлив, именно ей ведь у него нет пока на земле человека ближе, чем Лиза, и она никогда прежде ещё не подводила его. Она отказывает ему аккуратно, зная, что он позвонит ещё, и, положив трубку, отправляется к зеркалу и учится улыбаться заново. Всё, что делает Лиза, получается у нее хорошо, — когда он снова звонит, она для тренировки улыбается в телефонную трубку и остается довольна результатом — это значит, что она может разрешить ему приехать навестить её.
Нет смысла описывать их первую встречу — впрочем, как и несколько последующих, для нашей истории имеет значение то, что после первой встречи последует вторая, а затем ещё одна, — от Лизы трудно отказаться совсем, к тому же — он так виноват перед ней, к тому же — ему почему-то важно убедиться, что ей, оставленной им, действительно плохо, — она так смирно переносит его уход, но печаль трудно скрыть, хотя она не плачет при нем — по-прежнему не плачет, и никогда не жалуется, а ещё ей иногда бывает нужна его помощь — какая-нибудь мелочь, которая легко даётся ему, и так важна для неё, и она рада его советам — она пропадёт без них, слабая, непрактичная Лиза, ведь нет ничего плохого в том, чтобы чувствовать ответственность за женщину, которую любил когда-то. Его новая женщина так не считает — она предпочла бы, чтобы Лиза оказалась сварливой, обиженной, неумной, или, может быть, сильной и самолюбивой, поэтому Лизе предстоит ещё одно испытание.
И вот Лиза сидит в кафе напротив женщины, у которой в шкафу теперь висят его рубашки, у которой на полочке в ванной лежит его бритва, женщина взволнована, горда и много говорит, у них с Лизой разная работа — женщина пытается не торжествовать слишком явно, а Лиза — Лиза смотрит на неё и старается думать о том, что женщина эта перед ней ни в чём не виновата, и убрать жёсткость из своего взгляда. Она совсем не волнуется и не опускает глаз, и даже может улыбнуться, правда, для того чтобы отпить кофе, ей приходится быстро наклонить голову и нырнуть вниз, к чашке, и глоток получается совсем маленький, а когда женщина, которая забрала его, выходит в туалет, Лиза быстро садится на свои руки, и сидит на них, и крепко зажмуривается, и открывает глаза как раз в тот момент, когда кресло напротив снова оказывается занято. Её никогда не били, даже папа, даже в школе, ещё ни один человек во всем мире не смог ударить Лизу — и поэтому женщина, забравшая его, уходит из кафе и чувствует очень много разных вещей, но только не торжество.
А дальше Лиза ждёт. Она знает — ах, Лиза, она знает так много, что иногда ей кажется, что было бы легче без этого знания, ведь тогда она могла бы вздрагивать от телефонных звонков, искать взглядом его машину возле подъезда, купить новое платье, делать все эти замечательные глупые вещи, которые только на первый взгляд разрушают, а на самом деле заполняют собой пустоту, — но нет, в голове у Лизы календарик, в котором на ближайшие несколько лет одна запись — дышать каждый день. И Лиза дышит. Ещё она ест, ходит в кино, моет посуду; закинув руку за спину, вытаскивает запутавшийся ценник в примерочной кабинке, получает новую должность, обрезает розы под струей воды, меняет резину на зимнюю, потом — на летнюю. Лиза спит с другими мужчинами (с кем-то ей нужно спать, а он сейчас слишком влюблён в ту, другую), — и это приятно, ведь она может не делать вид, что кончила, и потому на самом деле кончает — не каждый раз, конечно.
На исходе первого года жизни без него Лиза знает, что по ночам он больше не кладёт ладонь на грудь женщины, в шкафу которой висят сейчас его рубашки, и спит теперь, отвернувшись, на своей подушке. Он не рассказывает ей об этом — но ему и не нужно рассказывать, это правило существует само по себе, и это ещё одна причина, по которой Лиза согласилась слушать эту женщину над дымящимся кофе, — ей важно было увидеть, имеет ли смысл её ожидание, она была почти уверена, но нужно было убедиться; зато теперь она перед сном может представить себе, как он ровно дышит во сне, и осторожно лечь между ними, повторяя очертания его тела.
Ошибки, которые совершает женщина, ради которой он её оставил, предсказуемы и понятны Лизе — вот она обиженно молчит, вот отмахивается от его нежности, вот подшучивает над ним при посторонних, пытается заставить его ревновать, у неё плохое настроение, вот она кричит, плачет, некрасиво морщит лицо, у женщины нет Лизиной шёлковой паутины, и все её оглушительные, жадные желания ничем не прикрыты, никак не спрятаны, и он не может о них не споткнуться — он всё ещё любит эту женщину, ещё ищет в ней радость, но ему уже зябко возле неё — хорошо, что по- прежнему есть Лиза, спокойная и улыбчивая, которая рада ему, не задаёт вопросов, не говорит ни слова о той, другой (которая выплёвывает Лизино имя в ссорах), не прикасается к нему (не потому, что ей не хочется, — просто ещё не время), уклоняется от разговоров о себе, которая читала все его любимые книги, которая ничего не поменяла в доме, где он жил с ней когда-то, где в шкафу остались пустые вешалки, на которых раньше висели его рубашки. Когда он приезжает навестить её (нечасто), дом обнимает его с жадностью любящей женщины — ведь Лиза пока не может этого сделать сама.
Внутри у Лизы — живой, точный, чутко настроенный на него сонар; как осторожная летучая мышь, она посылает к нему невидимые сигналы, несущие ей отражение его мыслей раньше, чем он успевает их осознать, и поэтому она подойдёт на шаг ближе и поднимет к нему своё лицо именно в тот день, когда он впервые после всего, что случилось с ними, задаст себе вопрос — позволит ли она поцеловать её, изменилось ли её тело, какова теперь её кожа на ощупь, — и, пока он разбирается с ответами на эти вопросы, Лиза обхватывает его ногами и думает не об удовольствии, она снова проверяет свою маленькую армию, меняет строй и расположение войск, потому что это, конечно, ещё не победа (она не настолько наивна), а всего только маленький шаг в её сторону.