У метро вижу знакомую машину, знакомый силуэт рядом, говорю — о! За нами уже приехали!
Жан-Луи резко останавливается, вскидывает руку, и, как по волшебству, на пустой улице появляется серебристая «тойота», тормозит рядом с нами.
— Поеду сам.
— Как знаешь. — Мы обнимаемся, трижды расцеловываемся, он садится в машину.
Отхожу на шаг, но Жан-Луи снова открывает дверцу, ловит меня за рукав:
— Подари мне вещь. Маленький вещь, просто так.
Я опускаю руку в сумку, шарю — прокладка, книжка, зонтик, кусачки, яблоко… Яблоко!
Протягиваю подарок, Жан-Луи смеется, берет яблоко, и его увозят от меня.
— Что это за поц? — спрашивает любимый мужчина, когда я ссыпаюсь на переднее сиденье.
— Так, один движенец. Поехали домой, ангел, поехали, утро почти, — отвечаю я, маленькая сучка.
Дмитрий Воденников
Исповедь китайского лиса-оборотня
Честность
Для обычной зоологии китайский лис не очень отличается от остальных, но это не так для зоологии фантастической. Статистика указывает, что продолжительность его жизни колеблется от восьмисот до тысячи лет. Считается, что это существо приносит несчастья и что каждая часть лисьего тела имеет волшебное назначение. Ему достаточно ударить хвостом об землю, чтобы вызвать пожар, он может предсказывать будущее и принимать образы стариков, или невинных юношей, или учёных
1
У кицунэ может быть до девяти хвостов.
Хорошо быть лисой. Особенно китайской. Встретишься с человеком в чистом весеннем поле (бежала по чёрной пашне, тявкала, искала мышь), а человек посмотрит в твои синие равнодушные глазки, на два твоих колдовских хвоста (а третий растёт), слезет с коня и говорит: — Хочешь со мной жить?
Сидишь на попе в жирной апрельской земле, лижешь свой первый хвост и отвечаешь: «Нет».
Но человек не слышит «нет» (такая его человечья доля, такое твое лисье проклятье). Жаворонок вьётся в небе, свиристит. Мышь под землёй скребёт. Трава беззвучно растёт. Каждому своё. Человек всегда слышит «да». Смотрит на тебя как на свою собственность и не видит: ни первый хвост, ни второй, ни третий, который уже растёт, ни морд у в усах.
— Значит, будешь жить со мной? — говорит.
— Значит, буду, — отвечаешь уже, как смирился.
И вот уже везут тебя домой.
А то и пыльно, что три хвоста дорогу метут.
2
…Достигнув пятидесяти лет, лиса может превращаться в человека; в сто лет — обретает способность узнавать, что делается за тысячу ли от неё; в тысячу лет — способность общаться с Небесами. Справиться с такой лисой человеку не под силу. Нрав же у неё непостоянный, превращения бесконечны, и обольщать она умеет… <…>…собираясь превратиться в женщину, лиса берёт теменную кость умершей женщины; если же лис желает превратиться в мужчину, он берёт такую же кость, но мужскую. Возложив эту кость себе на макушку, они принимаются кланяться луне. Ежели превращению суждено совершиться, кость удержится на голове при всех поклонах. Ну а коли не удержится — значит, не судьба!
Первый год прошёл. Второй год прошёл. Третий год платком помахал.
Лежит человек с тобой, живой, горячий. Лежит, как в могиле. Тобой же закопанный. Плачет. А любой плачущий человек, как ребёнок. Девочка, мальчик, собачка.
Как его отпустить? Как его ударить? Как ему сказать: «Я не люблю тебя?»
В самую мякоть сказать: «Ничего у нас не получится».
Лиса не умеет в таких случаях говорить «нет». Всегда — «да».
(Это же только человек — честный воин, с большой буквы и не как все — способен рубануть по пальчикам из любовной могилы, которые царапаются, лезут, уцепиться пытаются, жить хотят. Лиса рубануть не может. Жалко ей. Что ж с неё возьмёшь: она же — подлая.)
«Ну что ты, не плачь, я ещё с тобой поживу», — говорит.
И вот ребёнок перестаёт плакать, и встаёт с постели взрослый человек, и в глазах его степь. Тёмная, тысячелетняя… «Моё», говорит, «моё», «никому не отдам», и тянет тебя эта безымянная, не различающая тебя, но внимательная к твоим движениям сила — в дырку, в душную человечью нору. Глядит пристально. Наблюдает. Стережёт.
За дверьми — хозяйство, укоренённость, родня, пёс цепной лает. У тебя — за плечами — ничего. Окно одно. В окне — луна. А хотелось бы — жаворонка, мышку. В небе — полетать. Но не тут-то было.
Хвать тебя за горлышко, перехватил за холку: вот тут летать — полезно (показывает на постель), а вот тут — нет. Не полезно.
И опять глазами тёмными смотрит. А в них бездна.
(Эта бездна — у них любовью зовётся. Тупая, жаркая, злая, аж дрожь берёт.)
Висит лисичка — за холку схваченная — вниз головой. Ботинки хозяина рассматривает.
— Я люблю, когда я у тебя один и ты у меня одна, — лисе говорят.
Лиса послушно кивает. Хотя сама и не навязывалась.
(При этом у человека корова в хлеву мычит, дети чужие за стенкой визжат: справное всё же хозяйство, с цветочками.)
— Но и это ещё не всё, — продолжает настаивать человек (степь же, она, оказывается, разговорчивая). — Мне нужна только правда. Никогда не лги мне. Ложь разлагает. Запомни это. Бабах, приехали.
Извернулась, цапнула за руку, вырвалась, на пол брякнулась, в стойку встала (задом к углу, пастью к говорящему):
— Правду хочешь? Так ты же знаешь её, правду-то… Лучше меня знаешь. При твоей-то чувствительности. Оттого и плакал. Или, может, ты плакал, что тебя блохи замучили?
Молчит.
Опять начинает плакать.
— Хорошо, — говорит лиса с закипающим раздраженьем. — Хочешь свою поганую правду? Возьми ее: не люблю я тебя.
— Нет, — отвечает, плача. — Любишь. Потому что я знаю, что у тебя любовь ко мне — есть. Я её чувствую. Когда её не станет, я уйду. Или тебя прогоню.
(Прогонишь, ага, как же… А внутри — у лисы пустота.)
— Ок, — говорит, — есть.
Ложится обратно в постель, сворачивается в крендель и вылизывает себе четвёртый хвост.
А пес человека за дверью заливается злобным лаем. Даром что трахнутый на голову кобель. Но чует. Давно его усыпить надо. Ненавижу его.
3
«Я решительно ничего не боюсь, — отвечал лис. — Однако лет десять тому назад, когда я был по ту сторону горы, я как-то украдкой поел на полевой меже, и вдруг явился какой-то человек в широкой шляпе, с орудием, искривлённым на конце, в руках, — и чуть было не убил меня.
До сих пор ещё его боюсь».
Каждый человек для другого человека учитель (это мне тоже одна китайская чернобурка сказала). Я недавно лишний раз в этом убедился. — Будешь любить меня? — спросил лис. — Буду, — ответил путник.
А потом передумал.
Тут лис и взбесился.
Спасибо — за науку.
…Долго себе кусал пятый хвост, до неба скакал и высокими деревьями оборачивался (есть у него такая привычка: умеет навести морок). Фальшивой луной в небе висел.
Уж насколько, казалось, был лис просветлённый, не первый уже хвост на себе таскал, а тут совсем распоясался. Ибо такая чёрная злоба его душила, что даже ночью случайно кошечку (которая привыкла с ним спать, сирота несчастная) придавил за шею и не отпускал. Пока кошечка со страху не описалась. Только тут и опомнился. Что ж это за любовь такая, что если мне отказали в любви (пусть и пообещав), то я так на бедной животине сублимируюсь? (А дали бы право — и самого виновника не пожалел бы: убить не убил бы, а жизнь попортил бы.)